Конспект книги: Айн Рэнд — Атлант расправил плечи (Том 1)

OLYMPUS DIGITAL CAMERAТак как книга художественная, то передать идею автора можно процитировав позитивных героев романа: Хэнк Реарден (стальной король, владелец рудников, металлургических заводов, изобретатель), Дэгни Таггерт (вице-президент железнодорожной компании), Франциско Д’Анкония (наследник металлургических заводов), Джон Галт (изобретатель, философ) и другие.

Разговор Дэгни Таггарт с Эдди Виллерсом, когда им было девять лет:
когда она спросила, что бы он хотел делать, когда вырастет, ответил не раздумывая:
— Только то, что правильно. — И тут же добавил:
— Ты должна сделать что-то необыкновенное… я хочу сказать, мы вместе должны это сделать.
— Что?
— Я не знаю. Мы сами должны это узнать. Не просто, как ты говоришь, заниматься делом и зарабатывать на жизнь. Побеждать в сражениях, спасать людей из пожара, покорять горные вершины — что-то вроде этого.

Эдди Виллерс улыбнулся. Двадцать лет назад он сказал: «Только то, что правильно». С тех пор он никогда не сомневался в истинности этих слов. Других вопросов для него просто не существовало; он был слишком занят, чтобы задавать их себе. Ему все еще казалось очевидным и предельно ясным, что человек должен делать только то, что правильно, и он так и не понял, как люди могут поступать иначе; понял только, что они так поступают.

Дэгни Таггарт

Меня не интересует чужое мнение.

Я не собираюсь никому помогать. Я просто хочу делать деньги.

С детства она постоянно слышала в свой адрес две фразы. «Ты невыносимо заносчива», — часто говорили ей, хотя Дэгни никогда не пыталась доказать, что она умнее других, и «Ты эгоистична», — хотя, когда она спрашивала, что это значит, ей ничего не отвечали. Она смотрела на взрослых, удивляясь, как они могут предполагать, что она почувствует вину, если сами обвинения не сформулированы.

Я никогда не пользовалась особой популярностью в школе, и меня это не особо волновало, но теперь я поняла причину. Причина просто невероятна: меня недолюбливают не потому, что я все делаю плохо, а потому, что я все делаю хорошо. Меня не любят потому, что я всегда была лучшей ученицей в классе. Мне даже не нужно учиться. Я всегда получаю отличные оценки.

Миссис Таггарт с грустью и замешательством наблюдала за дочерью. Она могла бы простить ей все грехи, кроме одного: Дэгни абсолютно не интересовали мужчины, она была начисто лишена романтических наклонностей.

… на каждой ступеньке своего продвижения она вела всю реальную работу задолго до того, как получала соответствующую должность.

Без этого мне дальше не двинуться, подумала Дэгни. Без радости мы как машина без топлива.

Движущей силой собственного счастья всегда была она сама.

Дэгни: Нет ничего, что могло бы оправдать самопожертвование. Ничто не может оправдать превращения людей в жертвенных животных. Ничто не может оправдать истребление лучших. Человека нельзя наказывать за способности, за умение делать дело. Если уж это справедливо, то лучше нам всем начать убивать друг друга, поскольку никакой справедливости в мире не осталось.

Дэгни: Послушай, я собиралась устроить тебе в Колорадо сущий ад. Я собиралась влезть в твой бизнес и, если понадобится, просто размазать тебя по стенке и выжить оттуда. … И тем не менее, если бы я поняла, что нам двоим там тесно, я бы сделала свою дорогу лучше твоей, разорила бы тебя, и мне было бы наплевать, что случится с тобой потом.

Хэнк Реарден к Дэгни Таггарт:
— Так, значит, ты считаешь, я поступил бы правильно, стараясь выжать из тебя все до последнего цента, пользуясь твоим критическим положением?
— Конечно. Я же не идиотка. Твой бизнес состоит не в том, чтобы оказывать мне благодеяния. …
У нас нет никаких духовных идеалов и целей. Мы оба вполне удовлетворены материальным миром. …
— Дэгни, — сказал он, — кем бы мы ни были, мы движем этим миром, и спасем его тоже мы.

Страдание было для нее бессмысленным стечением обстоятельств, оно никогда не было частью ее жизни. Дэгни не позволила боли овладеть ею. Она не могла сказать, какие силы нашла в себе и откуда они взялись, но в ее сознании отложились несколько слов, которые были равнозначны сопротивлению: это не имеет значения, это нельзя воспринимать всерьез. Она всегда помнила эти слова, даже когда в душе не оставалось ничего, кроме крика, словно ей хотелось обезуметь, чтобы разум не мог сказать ей, что правдой было невозможное. Не воспринимать всерьез — твердила непоколебимая уверенность в ее душе, боль и уродство нельзя воспринимать всерьез.

В ее жизни не было других мужчин. Дэгни не знала, была ли она несчастлива из-за этого. Она обрела чистый, ясный смысл жизни в работе — именно к такой жизни она всегда стремилась, именно так всегда хотела жить.

Мне же кажется, что человек может чувствовать себя легко, раскованно и непринужденно, лишь когда осознает свою важность и значимость.

Дэгни подумала, что бесполезно спорить и удивляться людям, которые не в состоянии ни опровергнуть факты, ни согласиться с ними.

Джим, говорят, что наш предок, Нэт Таггарт, убил чиновника, попытавшегося отказать ему в разрешении, которого не следовало и просить. Не знаю, действительно он его убил или нет, скажу тебе одно: я знаю, каково ему было, если он все же его прикончил. Если он этого не делал — я могу сделать это, чтобы поддержать семейную легенду. Я не шучу, Джим, учти это.

Она чувствовала себя в безопасности, потому что была первой и осознавала свой путь к поставленной цели, а не руководствовалась слепым чувством, когда человека тянет в неизвестность неведомая сила. Это было величайшее ощущение жизни: не верить, а знать.

Разве это не порок — желать чего-то и бездействовать или действовать, не имея цели?

Почему, глядя на машины, она всегда испытывала радостную уверенность? Во всех этих гигантских формах блистательно отсутствовали две черты, характерные для неодушевленных предметов: беспричинность и бесцельность. Каждая деталь была воплощением ответа на вопросы «почему?» и «зачем?» — подобно этапам жизненного пути того вида разума, который она боготворила. Эти двигатели были воплощенным в стали моральным кодексом.

Все прожитые годы они шаг за шагом неуклонно следовали по избранному пути; их любовь к жизни выросла из осознания того, что ничто в ней не дается даром, что человек должен сам понять, в чем заключается его желание, и обязан сам добиваться его исполнения. Они шли по жизни, движимые мыслью, что человек переделывает окружающий мир себе на радость, что дух человека придает значение и смысл неодушевленной материи, заставляя ее служить достижению намеченной цели.

Реарден к Дегни: Нет. Не в этом смысле. Ты сказала это не так, как они.
— Как я это сказала?
— Как делец, который платит за то, что ему нужно. Они же говорят как нищие, которые в качестве платежного требования протягивают жестяную кружку.

Через некоторое время, когда к нему вернулось самообладание, она сказала:
— Никогда не сердись на человека за то, что он говорит правду.
— Эта правда не его дело.
— Но и то, что он о ней думает, не наше дело.

Она не могла унизиться до такого существования, ее разум взорвался бы от постоянного давления, от принуждения держаться в границах бездарности. Она не могла жить по правилу: не торопись, поостынь, постой, не старайся сделать все, что в твоих силах, это никому не нужно.

Хэнк Реарден

Он презирал воспоминания, видя в них лишь бессмысленное потворство своим слабостям.

Он презирал беспричинную любовь, как презирал незаработанное собственным трудом богатство.

Он смотрел на свою семью. Они были похожи на несчастных, сбитых с толку детей, даже мать, и глупо негодовать по поводу их убожества, порожденного не злобой, а беспомощностью. Он должен научиться понимать их, раз уж вынужден так много им давать и раз они не могут разделить его чувство радостной, безграничной мощи.

Из разговора Хэнка с другом:
— Не думаю, что все настроены против меня. Во всяком случае мне на это наплевать. …
— Ну, всякое. Что ты несговорчивый. Что ты беспощадный. Что ты всегда все делаешь по-своему и не считаешься ни с чьим мнением. Что твоя единственная цель — делать сталь и делать деньги.
— Но это действительно моя единственная цель.

Мать Хэнка о нем:
Его никто и ничто не интересует, если это не касается его работы. Его интересует только работа.

По понятиям Реардэна было ненормально, что человек не стремится получить какую-нибудь высокооплачиваемую работу.

Из разговора Хэнка с братом:
Ты ведь не очень-то беспокоишься об обездоленных? — спросил он, и Реардэн, с трудом веря в это, услышал в его голосе укоризненные нотки.
— Нет, Филипп, не очень. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.

Он понимал, что должен посвятить жене часть своей жизни, в которой не должно быть места бизнесу, но так и не нашел в себе сил сделать это или хотя бы почувствовать себя виноватым. Он не мог ни изменить себя, ни обвинять ее, когда она осуждала его. Месяцами он не уделял Лилиан ни минуты, — нет, подумал он, годами, все восемь лет их совместной жизни. Ему были абсолютно безразличны ее интересы, он даже не знал, в чем они заключались. У нее был широкий круг друзей, и он слышал, что их имена составляют гордость национальной культуры, но у него никогда не было времени познакомиться с ними или, по крайней мере, дать себе труд узнать, какими именно достижениями они стяжали себе славу. Он знал лишь, что часто видел их имена на обложках журналов в газетных киосках. Если Лилиан возмущает такое его отношение, думал он, — она права. Если ее отношение к нему предосудительно — он заслужил это. Если семья называет его бессердечным — это правда. Он никогда не жалел себя. Когда на заводе возникали какие-нибудь проблемы, его первой заботой было установить, какую он допустил ошибку, — он не искал виновного, он обвинял себя; от себя он требовал совершенства

Всю жизнь имея дело с чистой реальностью технологий, металла и производства, он обрел твердую уверенность, что человек должен заниматься тем, что разумно, а не безумно, что человек всегда должен стремиться к правильному, потому что реальность в конечном итоге всегда берет верх, а бессмысленное, неправильное и несправедливое не имеет будущего, не может привести к успеху, не может ничего — только уничтожить себя.

… даже самые громкие вопли в самых истеричных передовицах не вызывали в нем никаких эмоций, тогда как, узнав из доклада о лабораторных испытаниях об изменении характеристик металла Реардэна на одну десятую, он вскакивал с места от радости или беспокойства. Ни на что другое у него уже не хватало сил.

Всю жизнь, когда бы он ни приходил к убеждению, что какой-либо его поступок будет правильным, желание действовать появлялось автоматически. «Что со мной происходит?» — спрашивал он себя. Нежелание поступать правильно — разве это не явное проявление морального разложения.

Реарден о Франциске: он презирал этого пустого мота, не имевшего никакого понятия о том, что такой великий дар, как унаследованное богатство, надо еще оправдать.

Франциско к Реардену: — Вы стояли и смотрели на грозу с величайшим чувством гордости, какое может испытывать человек, — потому что в эту ужасную ночь ваш дом полон летних цветов и прекрасных полуобнаженных женщин, а это доказательство вашей победы над бушующей стихией. И если бы не вы, большинство присутствующих здесь были бы брошены беспомощными посреди голой равнины на милость бушующей стихии.
— Как вы догадались?

Для меня самое порочное существо — это человек без цели.

… его появление в Нью-Йорке было подобно взрыву бомбы. Он появился озаренный блестящим успехом «Реардэн стил», тогда как лучшие эксперты считали этот успех невозможным. Именно его безразличие и равнодушие стали причиной столь пристального внимания к нему. Он не знал, что в высших кругах полагали, что он захочет купить себе доступ в высший свет, и предвкушали удовольствие, которое они получат, отвергнув его. У Реардэна не было времени заметить, как сильно он их разочаровал.

В жизни Реардэна было мало женщин. Он шел к своей цели, отметая все, что не имело к ней отношения, — как в окружающем мире, так и в себе самом. Преданность работе была пламенем, с которым он привык иметь дело, огнем, который сжигал все незначительное, всякую примесь, попадавшую в поток чистого расплавленного металла.

Все мучительные годы своего брака Реардэн не позволял себе даже мысли о супружеской измене. Он дал себе слово и решил держать его. Это не было верностью Лилиан. Не личность Лилиан он хотел защитить от бесчестья — личность своей жены.

В своих предприятиях я никогда никого не прошу рисковать больше, чем я сам. Если уж играть, то наравне со всеми.

Он решил проблему, не отложив ни одной деловой встречи, ни разу не повысив голос, не проявив никаких признаков напряжения, неуверенности или опасения; он действовал с быстротой и точностью боевого командира, чье подразделение накрыло внезапным огнем противника.

Ответ Реардена на просьбу матери устроить его брата к себе на работу:
— Но он же ровным счетом ничего не смыслит в металлургии!
— А какое это имеет значение? Ему нужна работа.
— Но он же с ней не справится!
— Ему необходимо приобрести уверенность в себе и почувствовать, что он тоже чего-то стоит.
— Но какой мне от него будет прок?
— Он должен почувствовать, что он нужен.
— Где, здесь? Зачем он мне здесь нужен?
— Ты принимаешь на работу множество людей, которых совсем не знаешь.
— Я беру на работу тех, кто умеет делать дело. А что мне может предложить он?

— Но ведь он же твой брат.
— Ну и что? При чем тут это.

— Ему нужен хороший заработок, чтобы он чувствовал, что получает деньги по праву, а не как милостыню.
— По праву? Но мне от него и на цент пользы не будет.
— Так ты об этом думаешь в первую очередь? О собственной выгоде, о прибыли? Я прошу тебя помочь брату, а ты прикидываешь, сможешь ли обогатиться за счет его труда, и не поможешь ему, если не увидишь в этом выгоды для себя.

— Никогда больше даже не заикайся мне о работе для Филиппа. Я не подпущу его и к воротам моего завода и не доверю даже метлу — заметать пепел у печей. Я хочу, чтобы ты поняла это раз и навсегда. Помогай ему любыми другими способами, но о моем заводе забудь и думать.

Неужели ты никогда не думаешь о других людях и своих моральных обязательствах перед ними?
— Мне чуждо то, что ты называешь моралью. Нет, я не думаю о других людях, но знаю одно: если бы я дал работу Филиппу, то не смог бы смотреть в глаза компетентному человеку, которому эта работа нужна и который ее достоин.

Мысль, говорил он себе, это оружие, которым человек пользуется для того, чтобы действовать. Сейчас он уже ничего не мог сделать. Мысль — это инструмент, с помощью которого человек создает выбор. Ему не оставили выбора. Посредством мысли человек определяет для себя цель и способы ее достижения. Дело всей его жизни рвали на куски, а он не имел права голоса, его лишили выбора, цели, лишили возможности защищаться. Реардэн думал об этом с удивлением. Он впервые в жизни понял, что никогда ничего не боялся, потому что у него было универсальное лекарство от любой беды — возможность действовать

Собственность либо принадлежит мне, либо не принадлежит. Третьего не дано.

Я не люблю обещаний. Не нужно делать вид, что мое положение надежно и безопасно. Это далеко не так. Мы заключили соглашение, выполнения которого я не имею формального права требовать. Я хочу, чтобы ты знал, что я прекрасно понимаю, в каком положении нахожусь, и полностью отдаю себе в этом отчет. Если ты намерен сдержать свое слово, не нужно уверять меня в этом, просто сдержи его и все.

Поскольку формула металла Реардэна известна мне одному, а также принимая во внимание тот факт, что его выплавка стоит намного меньше, чем вы, ребята, можете себе представить, я рассчитываю в ближайшие годы содрать с общества прибыль в двадцать пять процентов.

Франциско Д’Анкония

Для Франциско опасность была лишь возможностью еще раз с блеском проявить себя.

Зачем? — спросил Джим, с издевкой подражая голосу Франциско.
— После смерти я надеюсь попасть в рай, хотя одному черту известно, что это такое, и хочу быть в состоянии заплатить цену, открывающую дорогу в рай.
— Добродетель — вот цена, открывающая дорогу в рай.
— Именно это я и имел в виду, Джеймс. Я хочу иметь право заявить, что обладал величайшей добродетелью в мире — был человеком, который делал деньги. …
Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь кроме «Д’Анкония коппер»? — спросил его однажды Джим.
— Нет.
— Мне кажется, что в мире существуют и другие вещи.
— Пусть о них думают другие.
— Разве это не эгоистичная позиция?
— Эгоистичная.
— Чего ты добиваешься?
— Денег.

— Франциско, а кого ты считаешь самым порочным человеком?
— Человека, у которого нет цели.

Франциско: Дэгни, в жизни имеет значение лишь одно — насколько хорошо ты делаешь свое дело. Больше ничего. Только это. А все остальное приложится. Это единственное мерило ценности человека. Все те моральные кодексы, которые тебе навязывают, подобны бумажным деньгам, которыми расплачиваются мошенники, скупая у людей нравственность. Кодекс компетентности — единственная мораль, отвечающая золотому стандарту.

Если человек поступает честно, ему не нужно завоевывать доверие другого, достаточно разумного анализа его действий. Тот, кто всячески пытается заручиться доверием другого, имеет нечестные намерения, независимо от того, признается он себе в этом или нет.